Челябинск 40. Спустя 54 года

Взрывом, оцениваемым в десятки тонн в тротиловом эквиваленте, ёмкость была разрушена, бетонное перекрытие толщиной 1 метр весом 160 тонн отброшено в сторону, в атмосферу было выброшено около 20 млн кюри радиоактивных веществ. Ширина «ядерного языка», в котором преобладал стронций-90 (strontium-90), составляла восемь-девять километров. Сильным юго-западным ветром облако разнеслось по лесам, полям и озёрам Челябинской, Свердловской и Тюменской областей - на площади 1000 квадратных километров. Из 23 окрестных деревень пришлось эвакуировать более десяти тысяч человек. В 1958 из сельскохозяйственного использования было изъято 59 тысяч гектаров в Челябинской и 47 тысяч гектаров в Свердловской областях. Только через два года началось вовлечение этих земель в оборот. В результате аварии облучению подверглись в общей сложности 124 тысячи человек. Кыштымская трагедия (так именуют эту катастрофу) по своим последствиям намного превосходит Чернобыль...

Свидетельство урки

… Голодные овчарки лают так, что ёжится весь барак. 5 утра. «Подъём!» - орут «суки» из самоохраны. Сползаю с «вагонки» и сую ноги в сапоги. Опять мороз под 40. Кирза сапог скрипит и устало вздыхает. После завтрака мы такие же голодные, как и до него. Собаки конвоя тоже недоедают, как и наша охрана. Люди и звери злобно смотрят нам в глаза, и, если «комсорги» спустят собак с поводка, псы не задумываясь схавают любого «ЗэКа».

За вахтой нас ждут машины и конвой. Холодно. ВОХРа лютует. Конвою хочется скорее рассовать нас по спецмашинам, и укрыться где-нибудь. Где если не тепло, то хотя бы безветрено. Нас везут в каменный ад уральской каменоломни. По дороге ёлки согнулись под тяжестью снега, как зеки на лесоповале под стволами вековых сосен. Спецмашина тащит нас по горной уральской дороге. Её мотор жалобно ноет свою мелодию, похожую на блатную гундосую песню малолетки.

Подыхать с холоду «начальники» не хотят. И потому разрешают перед началом работ набрать дров и запалить два огромных костра. Один – для обогрева конвоя, другой – для урок нашего «штрафняка». В карьере из-под снега можно добыть только сырые брёвна. И потому, чтобы не замёрзнуть на камнях, мы прятали за пазухой дрова и везли их с собой на работу. А теперь достаём наше богатство. Конвой смотрит на это сквозь пальцы. «Комсорги» тоже хотят греться.

Едва оттаяв на дне каменного мешка, тащимся на свои участки. Мне 26 лет. И я знаю, что этот карьер – моя могила. И хотя молодым умирать не хочется, я устал, и мне всё равно. На вышке – мой «комсорг» из недавнего пополнения. Чуть моложе меня. Конвоиру так же тоскливо. Вижу, как он зачем-то убрал штык с карабина. Потом неуклюже приставил ствол к своей челюсти и, покарячившись, дотянулся до спускового крючка…

«Опять сегодня нормы не одюжим», - устало подумал я. К самоубийце на вышку с той стороны колючей проволоки уже бежал командир наряда. Работы приостановили, урки вновь сгрудились у костров. Меня, как свидетеля, посадили в спецмашину, а затем здесь же, рядом с конвоиром, положили у самого борта завёрнутый окоченевший труп. И мы поехали в лагерь на допрос.

Когда после обеда меня привели к начальнику лагеря, он держал перед собой жёлтые листки моего дела.

– Так. «Георгий Петрович Афанасьев», – читает он вслух. – «Родился в Казани, русский. Первый срок в сорок седьмом году: шесть месяцев исправработ в детской колонии в Раифе. За опоздание на работу на 20 минут». Так, не то. «Пойман с десятью пучками лука... Пять лет Сахалина». Так, по полгода за каждый пучок... Что, Афанасьев, жрать любишь? — не отрываясь от дела, задумчиво произнёс начальник. – Нет, не то.

Я молчал.

– Так, – продолжал начальник читать вслух моё дело. – «Служил в Советской Армии». Ишь ты! Партия тебе доверила оружие! С такой-то анкеткой: «Был отправлен в Армению, где поссорился с командиром, избил его и удрал в Сталинград. Получил восемь лет за износ обмундирования, драку и дезертирство». «Сбежал с УралЛАГа в Казань». Получил ещё восемь лет и вернулся к нам, родимый. Да у тебя не биография, а география ГУЛАГа! Так. Вот! «Получил специальность бетонщика». Хочешь погреться? Поедешь в десятый ОЛП (отдельный лагерный пункт) бетонщиком. Досрочно, со штрафняка. Характеристику напишу. Всё чин-чинарем. Только сегодняшнего самострела ты не видел. Его не было. Понял?

Я не поверил своему счастью. Сам сатана отправлял меня из ада на курорт…

... Меня отправили для отбытия наказания в Челябинск-40 (раньше он вроде бы назывался «Заозерск»). Там было подземное производство ядерного оружия, отчего местные озёра не замерзали зимой, а парили. А по воде то и дело «шуровали» военные катера. Наш лагерь располагался непосредственно над заводом. Рядом была часть военных строителей (тысячи три солдат). Нас привезли туда целый «столыпин» — человек 70. Я работал бетонщиком, другие сварщиками, плотниками, арматурщиками. По вольным «шоколадникам» (как мы их между собой называли), мы догадывались, что происходит вокруг. Мы видели через забор, как вольные работали в чистых белых одеждах. Мы знали, что они получали за вредную работу ежедневно по килограмму шоколада. Отсюда и пошла кличка. Нас тоже кормили хорошо и давали зарабатывать деньги — наступила хрущёвская «оттепель». По показаниям дозиметров, которыми нас проверяли, все зеки знали, что давно уже «прихвачены» радиацией…

Комментарий «100 великих катастроф»

Химкомбинат «Маяк», который был известен также под названием «Челябинск-40», затем стал называться «Челябинск-65», а теперь известен как город Озёрск. Озёр вокруг Озёрска действительно много. Издавна эти места принадлежали промышленникам Демидовым. Небольшие плавильные заводы давали медь и чугун. После Великой Отечественной войны в этих краях развернулась особо секретная стройка. Научно-производственное объединение «Маяк» стало первым в стране комплексом по наработке военного плутония для атомной бомбы.

Рассказывают, что капсулу с первыми граммами смертоносного элемента И.В. Курчатов вынес из реактора в собственных ладонях. О возможных последствиях облучения тогда было известно мало. Учёные терялись в догадках о причинах «невидимой» смерти. А от неё уже умирали солдаты и офицеры, охранявшие необычное предприятие.

Седьмого октября 1957 года министру внутренних дел Н.Дудорову поступило донесение о событиях в «Челябинске-40»: «Авария представляет собой взрыв гремучего газа в специальном отстойнике. При этом в воздух было выброшено большое количество мельчайших радиоактивных частиц, которые находились в отстойнике. Из этих частиц образовалось облако, которое некоторое время держалось над местом взрыва». Поднявшийся вскоре ветер понёс это облако в северо-восточном направлении.

Впоследствии на месте взрыва и по пути следования облака выпало много мелких радиоактивных частиц, которые загрязнили большую территорию в зонах самого объекта и в Каслинском районе Челябинской области. Взрыв произошёл из-за радиационного перегрева одной из ёмкостей для хранения жидких высокоактивных отходов. В течение семи лет ядерные отходы сбрасывали в реки Теча и Исеть. А потом ещё два раза по семь лет отходы сбрасывали в озеро Карачай.

Свидетельство урки

... А потом пришёл тот злополучный выходной 23 или 27 августа 1957 года (Недавно по радио говорили, что это случилось в сентябре – точно не помню и спорить не буду). В тот день мы не работали. Я до отвала наигрался в домино и спал на нижнем ярусе вагонки (на нарах), рядом с окном, выходившим в сторону завода. Приблизительно в четыре часа дня пополудни меня швырнуло на пол взрывной волной. Мои соседи от падения получили ссадины и синяки, а я отделался испугом. Поднявшись, я подошёл к окну с выбитыми стёклами и увидел в пяти километрах (как потом выяснилось) быстро увеличивающийся в объёмах огненный гриб от подземного ядерного взрыва. Шляпа гриба расходилась по небу и вскоре закрыла солнце. Где-то через полчаса выпали чёрные, сажевые осадки, покрывшие всё вокруг…

Комментарий «100 великих катастроф»

… 29 сентября 1957 года был воскресный день, солнечный и очень тёплый. Горожане занимались своими повседневными делами, многие из них находились на стадионе «Химик». Там проходил футбольный матч за призовое место между двумя ведущими командами города. Примерно в 16 часов 30 минут раздался грохот взрыва в районе промплощадки. После взрыва поднялся столб дыма и пыли высотой до километра, который мерцал оранжево-красным светом. Это создавало иллюзию северного сияния. 20 миллионов кюри радиоактивных веществ вырвалось на волю. Восточно-Уральский радиоактивный след накрыл территорию в 250 квадратных километров с населением в 270 000 человек.

Восемнадцать миллионов кюри, выброшенных из ёмкости, остались на промплощадке, а около двух миллионов кюри активности были подняты в воздух и подхвачены ветром. Радиоактивное облако покрыло многие объекты химкомбината «Маяк», реакторные заводы, строившийся радиохимический завод, пожарную и воинские части, полк военных строителей и лагерь заключённых. Всего в двух полках и лагере заключённых находилось около трёх тысяч человек.

Ещё в это время прибыло молодое пополнение новобранцев из Москвы – двести человек. Когда раздался сильный взрыв, от ударной волны вылетели стёкла из окон всех казарм и были сорваны выходные металлические ворота. Солдаты выбежали на улицу, некоторые бросились к оружейному парку за оружием. Стоявший у въездных ворот часовой прыгнул в канализационный колодец и занял там оборонительную позицию.

На месте, где находилось хранилище радиоактивных отходов, поднялся огромный столб пыли, который ветром был отнесён в сторону расположения полка. Вскоре густое чёрно-серо-бурое облако нависло над казармами, во время яркого солнечного дня наступила темнота. Состояние людей было подавленным. Служебные собаки выли, не умолкая ни на минуту. Птиц нигде не было. В первые часы после взрыва на головы людей падали крупные радиоактивные хлопья сажи, и выпадение радиоактивных веществ было очень интенсивным. Мелкие частицы продолжали падать и на следующий день. Как только радиоактивное облако накрыло военный городок, по телефону срочно вызвали дозиметристов. Замерив заражённость территории, они объявили, что нужно немедленно эвакуировать людей. Предварительно военнослужащие прошли санитарную обработку в бане, горячей водой мылись по нескольку часов…

Свидетельство урки

... Надо сказать, что наша столовая была на ремонте, и все зеки питались под открытым небом. Так вот столы и лавки временной столовой были покрыты слоем сажи толщиной в 3-4 см. Через час мы пришли на ужин, и кто чем мог – тряпкой, бумажкой, рукавом – стирали со столов сажу. А она всё ещё продолжала падать с неба: кому в миски с кашей, кому на хлеб. Паники не было, но спорили предостаточно. Кто говорил, что это диверсия, кто – авария, кто – учебный взрыв. От администрации никаких сообщений не последовало.

Сумерки были совершенно чёрными. А затем в тот роковой вечер под открытым небом мы смотрели кинофильм «Путёвка в жизнь». На месте гриба небо имело красное свечение в диаметре около километра. По этому поводу тоже строились всевозможные догадки.

Ночью, в начале третьего, нас подняли голоса из громкоговорителей, известившие, что наш ОЛП находится в зоне повышенного ядерного заражения. Нам приказали быть готовыми через 15-20 минут к эвакуации, вещей не брать (даже денег и «безделушек» из драгметаллов). Тут-то и началась невообразимая паника: «А-а-а! Мы - живые трупы!» Зеки толпой повалили к проходной, где стояли вооружённые автоматчики. Вскоре послышались короткие очереди. Я находился в бараке и не видел происходившего у выхода. Были ли там убитые и раненые – не знаю, хотя слухи с разными цифрами ходили.

К этому времени красное зарево потускнело, начало чуть-чуть светать. Нас погрузили в бортовые автомашины и вывезли с территории завода в какой-то лес. На большой поляне в ряд стояли столы, а по соседству — кучи новых спецовок, трусов и маек. Через усилитель прокричали: «Всем раздеться, все вещи бросить в кучу!» Затем голыми мы подходили к столам, где определялась доза облучения. Шкала дозиметра была рассчитана на 900 единиц. Сколько это составляет рентген – никто сказать не мог. Лично я «вызвенел» на 800 единиц (это выражение дозиметриста я понял как степень распространения мной радиации). Стрелка дозиметра колебалась в зависимости от того, к какому участку тела подносили датчик. Больше всего «звенели» золотые зубы и волосы (их еще в 1954 году разрешили заключенным не сбривать).

Эта канитель продлилась до позднего вечера. Перед проверкой зеки из-за жадности ухитрялись даже глотать золотые кольца. Затем нас вывезли из леса и доставили в каменный карьер, где вдоволь накормили. Ночью из-за холода не спали, а утром чуть свет продолжили вчерашнюю процедуру…

Комментарий «100 великих катастроф»

… На другой день, 30 сентября, началась эвакуация оружия и боеприпасов. Часть оружия была так сильно загрязнена, что его пришлось зарыть в одном из котлованов. Менее загрязнённое оружие пытались отмыть. С его деревянных частей до белого цвета соскабливали стружку, а металлические части чистили песком и шкуркой. Но полностью очистить не могли, а загрязнённое оружие военно-оружейный склад не принимал. Так и несли службу некоторые солдаты с радиоактивно загрязнённым оружием…

Свидетельство урки

… Ближе к вечеру нас привезли в город, где была зона номер восемь. А в ней – около 800 зеков, получивших от нас дозу радиации в сто и более единиц. Среди вновь прибывшей сюда тысячи (плюс-минус сто человек) заключённых – прямых носителей радиационного заражения – на третий день после трагедии усилилось настроение отчаяния. Раздались крики: «Мы – заживо похороненные! Мы – прокажённые!» Однако усиленная охрана на вышках и воротах умерили панику. Перед нами с мегафоном в руках выступил полковник (или генерал – точно не помню). Особенно врезались в его коротком выступлении слова, что некоторым это заражение будет как бы лекарством. Другим гарантировал лечение. Тут же двум бригадам приказали идти в баню.

Мы пришли в баню уже под вечер. В предбаннике вновь у каждого зарегистрировали степень заражения и объяснили: «Пока не смоешь 30 единиц - не выпустим». В моечном отделении были приготовлены холодная вода, хозяйственное мыло и мелкий песок, который хорошо «уносил» эти злосчастные «единицы», но уж больно раздражал кожу. При выходе из бани дозиметр показал, что я «смыл» с себя 20 единиц. Мне выдали совершенно новые майку, трусы, брюки и куртку. За полутора суток эту процедуру проходила вся тысяча. А затем всё повторялось, и мы вновь бросали в ящик для сжигания неношеные вещи.

Через месяц после этого своеобразного «лечения» мы уже «звенели» всего на 300 - 350 единиц. Постепенно прекратила дымить яма, где сжигали наши тряпки. А мы все думали, что если бы мы «сидели» при жизни Сталина, то нас бы всех давно расстреляли. Позже наш «казанский» этап (40-60 человек) пересадили на станции Кыштым в крытые бортовые машины, провезли через контрольно-пропускной пункт и разбросали по разным ОЛПам. В ноябре того же года «спецсуд» освободил меня досрочно. В 1959 году я встречался с двоими из того этапа, а в 1977 году узнал, что они скончались. Никого не осталось с той поры. Жена померла. Детей после такого быть не могло. И только сейчас начинаешь понимать, что страшнее смерти вот такое одиночество. И чего ради нелёгкая продолжает волочить меня по этому свету?..

Комментарий «100 великих катастроф»

… Ширина «ядерного языка», в котором преобладал стронций-90, составляла восемь-девять километров. Сильным юго-западным ветром облако разнеслось по лесам, полям и озёрам Челябинской, Свердловской и Тюменской областей - на площади 1000 квадратных километров. Из 23 окрестных деревень пришлось эвакуировать более десяти тысяч человек. В 1958 из сельскохозяйственного использования было изъято 59 тысяч гектаров в Челябинской и 47 тысяч гектаров в Свердловской областях. Только через два года началось постепенное вовлечение этих земель в оборот. В результате аварии облучению подверглись в общей сложности 124 тысячи человек. Весной 1963 года в этих краях случилась засуха. Обычно мелководное и заболоченное озеро Карачай пересохло, и образовавшаяся пыльная буря увеличила число жертв Восточно-Уральского радиоактивного следа еще на сорок тысяч человек. Кыштымская трагедия (так именуют эту двойную катастрофу – взрыв, засуха) по своим последствиям намного превосходит Чернобыль...

P.S. В 1995 году кочегар Казанского льнокомбината и бывший зек Георгий Петрович Афанасьев понял, что умирает, предупредил меня, что хочет сам свести свои счеты с жизнью. С тех пор я его не видел...

В.Курносов «На грани невозможного»